Африка презирает опасность быть побежденной

Тур к подножию Килиманджаро – не экскурсия, а курс самопознания
Нет на земле человека, способного подпрыгнуть выше масая. Особенности строения масайского тела – поджарого, легкокостного, упругого, с невероятно развитыми ножными мышцами – обеспечивают любому представителю этого многочисленного африканского племени прыжок с места на высоту, слабо сочетающуюся с понятием «нормальные человеческие возможности».

Нет в буше зверя опаснее одинокого буйвола. Можно заставить отступить слона, носорога, льва, бегемота, даже умницу леопарда. Но буйвола-одиночку напугать нельзя: если он решил напасть – он нападет. Нападет наперекор здравому смыслу или хотя бы инстинкту самосохранения. Нападет, полностью презрев опасность быть побежденным. Нет на свете другого такого места, как Восточная Африка. Потому что столько удивительно нового о мире и о себе можно узнать только здесь – в краю, откуда, по одной из научных концепций, начала триумфальное шествие по планете человеческая цивилизация.

Воплощение мечты - испытание на прочность
С чего начинается Африка – не киплинговская, не даррелловская, не хэмингуэевская даже, а твоя собственная Восточная Африка? Наверно, с неожиданного открытия, сделанного на закате у подножия Килиманджаро: привычные цвета Африки – зеленый, бурый, желтый, кирпичный – доминируют только днем, вечер же, будто художник, полностью сменивший палитру, окрашивает саванну в лиловый, сиреневый, розовый, багряный. Вот, оказывается, откуда масаи взяли для своих пестрых одеяний расцветку, при свете солнца казавшуюся такой нелепой, такой чужеродной, такой искусственной и вычурной – из этих африканских вечеров у подножия «великой мамы Кили».

Нет. Наверно, твоя Африка начинается с невольной, дурацкой, какой-то несовременной и оттого особенно щемящей тоски по тающим белым снегам Килиманджаро. Возможно, наши внуки будут последними, кто их увидит, – правнукам достанутся лишь воспоминания.

Или, может, твоя Африка начинается с забавного осознания: словосочетание «африканские страсти» родилось в голове человека, в Африке, видимо, никогда не бывавшего. По крайней мере, в восточной части Черного континента нет ни страстности, ни особой экспрессии. Вопреки всем ожиданиям – есть покой и умиротворение. Есть древняя мощь, рядом с которой страсть оказывается чувством слишком мелким, слишком сиюминутным, слишком... человеческим. А вот этого не надо. Человека в себе хочется усыпить хоть на время, но полностью. И стать... баобабом – чтобы большой мудрый слон вечно терся о твою кору своим морщинистым боком. Или фламинго – чтобы где—то на берегу озера Накуру познать давно забытый восторг коллективного бытия. Или гепардом – чтобы хоть раз ощутить свинцовую силу мышц, заставляющую мчаться по саванне, обгоняя ветер.

Мечты... В реальности же – старенький, но крепенький джип, особо въедливая африканская пыль, доводящие до безумия мухи, панорамы, от которых кружится голова, нищета, ошеломляющая пренебрежением к себе самой, – и ты, странный гость, наколесивший полторы тысячи километров по дорогам Африки, потерявшийся среди ее зеленых холмов, десятки раз проверивший себя на прочность и в результате смирившийся с положением ребенка, которому не выжить одному во взрослом, мудром и жестоком мире Африки. Проверка на прочность – кажется, главное, зачем европеец едет в Африку и зачем Африка соглашается принять его. Конечно, само трехнедельное существование практически без телевизора, с хронически неработающим мобильником, с соленой водой в кранах, с неизбывной банданой на голове, обманчиво спасающей от солнца и пыли, в окружении комаров, из которых каждый десятый – малярийный, и мух цеце, из которых каждая десятая может наградить тебя смертельной «сонной болезнью», под непрекращающимся кайфом от коктейля из виски, джина и антималярийных таблеток, – уже можно считать экстримом. Но Африка изобретательна: все вышеописанное – лишь прелюдия к настоящим испытаниям.

По большому счету их было шесть.

А львов африканских опять не хватает на всех
Первое – посещение масайской деревни. Говорят, что масаи пришли в Восточную Африку с территории Судана всего лет 300 назад. Теперь они – местные аборигены, за умеренную мзду в размере $$10-20 пускающие любопытных в замкнутый мирок своих деревень, построенных в буше из глины и ослиного помета (кстати, масаи – единственное племя Африки, использующее ослов. Правда, в отличие от жителей Средней Азии, масаи на ослах никогда не ездят – только перевозят на них поклажу).

Перед тем, как отправиться к масаям, надо напрочь выкинуть из головы все, что в детстве внушала мама. Не стоит ужасаться, увидев масайскую обувь, сделанную из старых автомобильных покрышек, или масайских малышей, глаза которых облеплены мухами. Не стоит возмущаться, что вход в масайскую деревню открыт лишь тому, кто даст ее жителям торжественный обет не принести с собой зло, голод и болезни. Не стоит морщиться, когда масай, размяв в руках ослиный помет, начнет учить вас добывать огонь при помощи палочки. Не стоит улыбаться, когда вождь племени заведет высокопарный и явно рассчитанный на туристов рассказ на тему «Как я убил своего первого льва...». Примите масаев такими, какие они есть, и поверьте – они лучше знают, как выжить в буше. Вы бы со своими представлениями о гигиене, морали и человеколюбии там не выжили. Конечно, современная цивилизация здорово изменила племя. Вот, скажем, та же история со львами. Мальчику-масаю не стригут волосы до тех пор, пока он не убьет своего льва. Убил – постригся, то есть стал мужчиной. Но львов сейчас не хватает на всех, поэтому масаи выторговали у властей право убивать их коллективно: одного – на всю деревню.

Школа – тоже место для масаев не совсем привычное. Поэтому родители сами решают, кого из детей отправить учиться («образованных» можно опознать по отсутствию гигантских дырок в ушах), а кого сразу отправить в буш (у этих в ушах, напротив, огромные дырки, в которые вставляют украшения, сделанные из дерева и бисера). Некогда и в губах у масаев красовались многоярусные произведения искусства. Теперь их нет, но с тех давних пор осталась традиция выбивать передние зубы – в былые времена масай иначе не смог бы есть. Потому что питался только мясом да молоком с кровью. И если мясо могло попасть в рот спокойно, то для жидкой еды использовали трубочку, которую вставляли в рукотворную щель между зубами.

Теперь же, по бедности, масаи едят все подряд, в том числе и то, что осталось от туристических пикников. Стало быть, и к врачам вынуждены обращаться: раньше-то масай лечился травами и кореньями, собранными в буше, но цивилизация принесла новые болезни, с которыми одними травами не справиться.

Когда масай уходит в буш, он берет с собой два вида оружия: для защиты от людей – дубинку, которой можно только оглушить, для защиты от животных – копье, в искусстве метания которого масаи достигли совершенства. Только вот редко кто сейчас нападает на масаев – времена племенных междоусобиц и войн с колонизаторами ушли в прошлое, а животные так напуганы цивилизацией, что боятся подходить близко даже к масаям. Так что теперь масаи мирно пасут в саванне своих горбатых коров «местного производства»: обычные коровы, некогда завезенные англичанами, равно как и лошади не выживают в Восточной Африке – поголовно гибнут от укусов мухи цеце.

Покинув масайскую деревню, немедленно хочется выпить двести граммов для дезинфекции – что, собственно, все белые туристы и делают. Но специфический запах, которым пропиталась одежда, еще несколько дней будет напоминать о кратком визите в чужой мир. Впрочем, «что он Гекубе, что ему Гекуба?..»

Триллер бродит по саванне
С животными, которые в Восточной Африке мало напоминают миляг из зоопарка, пришлось вступать в единоборство три раза. Во-первых, наш джип решил атаковать одинокий слон – явно от испуга. Когда эдакая махина бежит на тебя, наклонив массивную голову и выставив вперед бивни, – мало не покажется. Правда, рев мотора и движение машины туда-сюда довольно быстро напугали слона – и он удрал, посрамленный.

Второй животиной, которой мы не понравились, был бегемот. В общении с бегемотом самое главное – не оказаться между ним и его водоемом, потому что тогда бегемот начинает воспринимать вас как преграду и атакует всей своей массой. Наш джип, на беду, как раз оказался между здоровенным бегемотом и небольшим озерком, в котором он жил. Ну кто бы мог подумать, что бегемоты так быстро бегают! Мы еле—еле увернулись от его туши.

Но все это было ничто по сравнению со львами. Львиный прайд – две взрослые львицы и четыре детеныша – повстречался нам на одной из дорог Танзании. Один из львят был ранен – возможно, гиены постарались. И львица, которая постарше и помощнее, решила, наверно, защитить его от нас. Пока мы, взбудораженно щебеча, фотографировали семейство, она как—то незаметно подобралась к машине и – раз! – вспрыгнула на капот. Услышав дикое шипение «закрывай окна!», я впервые в жизни поняла, что такое шепот ужаса. Окна-то мы закрыли, и очень быстро, – но тут же похолодели, потому что люки на нашем джипе были открыты полностью, и закрыть их никак не представлялось возможным. Львице достаточно было просто протянуть лапу, чтобы снять скальпы с сидящих в машине людей – с меня, в частности... Наши чернокожие сопровождающие побелели – и это я тоже видела впервые.

Все кончилось хорошо, но ноги у нас дрожали еще пару дней. А каждый местный, которому водитель и гид рассказывали о происшедшем, нежно похлопывал нас по плечу и скалился в сочувственной улыбке.

Последние два приключения были из числа необязательных. Но поди откажись, когда тебе предлагают встретить рассвет, пролетая над саванной на воздушном шаре, или отправиться ловить голубого марлина, который будет побольше некоторой акулы. Пропади она пропадом, моя тяга к приключениям.

С шаром все получилось лучше, чем ожидалось. Страшноватенько, но приятно. Особенно если не акцентировать внимание на пугающих неподготовленного человека моментах взлета и посадки, а сосредоточится на самом полете – когда солнце внезапно появляется из—за холмов, когда начинаешь различать каждое живое существо в саванне, когда летишь над бескрайним простором, испещренным звериными тропами... А уж когда после приземления обнаруживаешь себя на земле с приветственным бокалом шампанского в руке, а потом – за накрытым прямо в буше столом, на котором непонятно для чего и для кого стоит табличка «reserved», жизнь становится совсем прекрасной.

С марлинами все сложнее. Голубой марлин – это такая гигантская рыбина, которая, по странной прихоти природы, берет наживку только на скорости. То есть к привычной монументальной рыбалке с удочкой ловля марлина не имеет никакого отношения. Напротив, ты как вышел в открытый океан – так и бороздишь его просторы, пока не поймаешь марлина или пока не плюнешь на эту затею. А вы пробовали бороздить океан? Там ведь, между прочим, укачивает. В общем, часов через шесть, так никого и не поймав, мы вернулись на берег... как бы это помягче выразиться... не в себе.

В чувство нас привела только благодатная прохлада Индийского океана, а потом – шикарный прием, устроенный сотрудниками итальянской фирмы, строящей отель на океанском побережье. Встреча русских и итальянцев на земле Африки... сердце замирает при воспоминании о том, какой теплой она была.

«Джамбо! Джамбо бвана! Акуна матата!», – разносится по всей Восточной Африке. «Акуна матата» – «Нет проблем». Боюсь, мы не совсем правильно переводим это словосочетание. «Нет проблем» – не в том смысле, что все проблемы решаемы. «Нет проблем», – значит, их действительно нет. Проблемы, которые волнуют нас в нашей обычной «белой» жизни, в Африке стыдливо блекнут и теряют всякий смысл.

Заботит только одно – успеют ли наши внуки познать красоту снегов Килиманджаро. И еще: дано ли тебе хоть раз в жизни ощутить себя гепардом или, на крайний случай, баобабом, к которому привалился морщинистым боком мудрый слон...

Валерия Мозганова
№ 28 06.08.2002 "Иностранец"